С Ваней Флейтиным мы служили в Германии в одной роте уже год, а познакомиться, по-настоящему, довелось случайно, на какой-то лекции, проводимой политработником в выходной день в расположении батальона. Лекция не запомнилась, но запомнилось знакомство.
Мы сидели рядом и от нечего делать задавали друг другу банальные вопросы. Кто-то из нас поинтересовался:
— Какого года рождения?
— 1956 года, а ты?
— То же самое — 1956 года.
Это было уже интересно, и мы полностью забыли про лектора. Интересно по нескольким причинам: получалось, что мы одногодки и на два года старше всех остальных сослуживцев. Если учесть и наши сержантские звания, то совпадение занимательное.
— А месяц, какой?
— Декабрь.
— И у меня — декабрь, а число?
— 18 декабря, а у тебя?
— То же самое — 18 декабря...
Поскольку такие совпадения маловероятны, и напоминают развлекательный диалог, мы не могли не поинтересоваться документальным подтверждением, то есть посмотреть друг у друга военные билеты.
А уж, коль так случилось, и все подтвердилось документально, то сам Бог велел нам, по окончании не запомнившейся лекции, назваться братьями — братьями близнецами.
Нельзя сказать, что знакомство круто изменило нашу с Ваней судьбу, но, бесспорно, влияние оказало и влияние не малое.
В сегодняшнем повествовании я хочу рассказать один небольшой пример этого влияния.
Время подходило к дембелю. Было «бабье лето». Погода и вся обстановка располагала к известному состоянию души, которое в народе именуется: «Займи, но выпей!..». Грех — отслужить в германии и не попробовать, для сравнения, их водки (по отзывам не очень то и хорошей).
Знакомый водитель из хозяйственного взвода привез «Гроссовку», то есть большую квадратную бутыль вместимостью 0,7 литра. Поскольку желание вынашивалось давно, а привоз задержался, возникло неотвратимое желание ускорить процесс пития, игнорируя минимальные меры предосторожности.
Уложив подчиненных, мы с Ваней, не заморачиваясь, пошли в умывальник, расположенный на втором этаже бывшей абверовской казармы, раскрыли окно, смотревшее на разукрашенное осенью дерево, сели на подоконник, свесив ноги на улицу, и начали неспешный разговор о жизни. О жизни неотвратимо приближающейся, неведомой, но уже временами отдающей под «ложечку» каким-то необычным сладковатым чувством.
Сели два расслабленных в одних трусах, между нами бутылка и сырая луковица с солью...
Только, иногда, за спиной кто-то шлепал в тапочках, но он нам не мешал, а мы — ему, потому, что у нас сейчас другая жизнь или, хотя бы мечтания о ней — будущей гражданской, непременно счастливой жизни...
Под утро мечты и представления о них начали повторяться, а «Гроссовка» оказалась не такой и большой. Было решено покинуть место отдохновения, предварительно аккуратно выбросив бутылку за окно под дерево, которое долго и терпеливо слушало наши с Ваней мечтания, изредка кивая ветвями.
А утром, до подъема, дежурный по части решил собрать все окурки под окном, чтобы по приходу комбата не столько блеснуть чистотой, сколько, желая назвать подполковнику нарушителей порядка вычислив их.
Надо ли говорить, как обрадовался старший лейтенант Дьяконов, обнаружив под деревом, на ковре из упавших листьев не только десяток выкуренных нами «Охотничьих», но и бутылку, такую «большую», пахнущую спиртом, и «мироточащую» на ладонь, если ее хорошо потрясти.
Дьяконов относился к тем офицерам, которые и блистают ростом своих показателей всеми доступными им средствами и методами, и стараются принизить достоинства коллег, теми же доступными, только им известными средствами и методами. Поэтому найденная бутылка была надежным звеном в цепи достижения вышеназванных целей.
Чем вероятнее выполнение этой цели, тем стройнее и активнее становился Дьяконов, тем убедительнее становилась его речь, доводы, факты и аргументы.
Подход с докладом к подполковнику Евсееву тем утром отличался особой четкостью поворотов, высоким строевым шагом, прямолинейностью руки, плотно прижатым к туловищу кулачком. Однополчане, издали наблюдавшие за встречей командира батальона с дежурным по части и, зная привычки и повадки дежурного, безошибочно угадали, что в части ЧП и старший лейтенант сегодня намерен снять «пенку с варенья».
Командир, выслушав доклад, повелел:
— В 12 часов доложишь мне: кто и чьи!
— Есть! Щелкнул каблуками Дьяконов.
Теперь никто не мог сомневаться, что в кротчайший срок, с использованием дедукции, кнута и пряника, осведомителей и еще каких-то, не всем известных методик и наработок, Дьяконову станет доподлинно известно кто и, самое главное, чьи…
От неизбежности этого или по совпадению, или по закону мудрой природы, но солнечное утро «бабьего лета» превратилось в нападение летающей паутины, которая садилась на носы, щекоча их, на вороты рубашек, на козырьки. Некоторые офицеры суеверно расценивали такие висюльки, как предвестниц неприятностей. Все ждали полдень.
К двенадцати часам в канцелярии собрались должностные лица батальона. Комбат был суровее обычного.
Момент истины приближался с приближением старшего лейтенанта Дьяконова. Некоторые офицеры в душе мечтали, чтобы он, каким-то чудесным образом, вдруг, на какое-то время разучился говорить или начал икать, или расчихался, или раскашлялся, или сказал какую-нибудь чушь и это, пусть на не долго, но отодвинуло бы гнев командира…
Но нет, дежурный по части, хоть и не так четко, как утром, но подошел к столу комбата и доложил:
— Так вот, товарищ подполковник, докладываю…
мои…
4.7
Сумма баллов: 61 Количество оценок: 13
Оценивать байки могут только зарегистрированные пользователи
Спасибо, Борис. Я посчитал, что докладом "МОИ" можно закончить.
Последующие за признанием события смаковать не захотелось.
Наш ротный (он же деж. по части) получил по-полной, а мы с Ваней - еще больше.
Поделом нам, но и ротный сам себе нашел приключений. Ему это надо?!
Да, сначала я тоже не понял концовки...В тексте не указано, что Деж. ваш ротный. Прочитал коммены и всё стало ясно. Получается он сам себе неприятностей нажил.
Спасибо за рассказ!
