Женщина красиво одевается для мужчины, а призывник?
Как это часто бывает, всё переменилось в один миг: внезапно хлынувший дождь вялое движение в клуб превратил в увеселительное мероприятие. По доброй русской традиции, поминая чью-то маму, мы разом кинулись к дверям, и организовали толчею естественного отбора. Что поделаешь, как сказал бы известный персонаж, даже самые умные из нас прежде не ходили строем.
Офицер, подобно древнегреческим стоикам-философам, мраморные бюсты коих я много раз видел в музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, бесстрастно наблюдал флуктуацию жеребьиной активности, очевидно полагая, что молодым организмам разрядка только на пользу.
Выборовшись в ярко освещенное помещение, возбужденные и потерявшие остаток опрятности, мы обескуражено озирались, надеясь увидеть какие-либо приготовления к киносеансу или ночевке. Хотя, чего там осматривать-то? Ничего, кроме рядов деревянных кресел и сцены с экраном, не было, но было тепло, сухо и не капало. Кто-то - из тех счастливчиков, что умудряются во хмелю пройти путь от проводов до первой солдатской бани - пробубнил: «Во, щас кино крутить будут до утра». Но темные бойницы будки киномеханика не подавали никаких проблесков жизни, и было ясно - «Кина не будет».
- Располагайтесь, отдыхайте, до утра еще долго, - сказал сопровождающий, демонстрируя, по-видимому, верх армейского гостеприимства.
- Что, прямо здесь, на полу? – спросил кто-то, все еще надеясь на нечто лучшее, например, на койку в казарме или на худой конец, на матрац.
- Привыкайте, - отвечал офицер, а через пару минут неожиданно и весело объявил: «Отбой! », и, погасив яркий свет, вышел, заперев дверь на ключ. Поскольку очереди за матрацами не наблюдалось, расположились прямо на сцене.
Стали укладываться. Тихо бубня, кое-где продолжили корешиться, что-то обсуждая, и щедро угощая друг друга из почти нетронутых продуктов, которые, несмотря на невероятно далёкий, но скоротечный путь, мы не успели съесть. (Ох, как же мы об этом потом жалели!) В моём мешке была страшно дефицитная по тем временам сырокопченая колбаса, любимые пироги с капустой, несколько банок рыбных и мясных консервов, галеты. Однако на мой призыв угощаться никто не откликнулся. Все конечно догадывались, что завтра продукты могут уже и не понадобиться. Конечно, было бы жалко их выбросить, но, увы, никому кусок в горло не лез, да и отсутствие воды и клозета не поощряло аппетита.
Сцена, живописно усеянная телами призывников, в тусклом свете ламп аварийного выхода являла нечто среднее между полем битвы и цыганским табором. Потихоньку все угомонились, впали в дрёму, а кто-то даже похрапывал. Вот счастливчики – думал я, - то ли нервы такие крепкие, то ли не успели «просохнуть».
Свернувшись в центре сцены в позу эмбриона, я вдыхал с пола гуталинное амбре с привкусом пыли, и радовался, что на мне теплый шерстяной пиджак - толстый и мягкий. В то же время сожалел, что не поддел свитера, а еще лучше не давил бы форс, а надел телогрейку, как некоторые, тепло и не жалко. Но я был неисправимым пижоном. На ногах блестели почти новые черные туфли, правда дешевые и отечественные, но вида вполне приличного. Кроме того, перед выходом из дома облачился в свежую белую рубашку и черные, слегка расклешённые брюки, пошитые в ателье с соблюдением всех тонкостей брючной технологии. (О, во времена развитого социализма иметь настоящие брюки было непросто.) В 20 лет покидая дом аж на два года, я думал, что всё, что носил, мне уже никогда не понадобится. Ах, молодость, два года казались таким огромным сроком, после которого, как я полагал, вернусь совсем другим. Да и мода наверняка изменится так, что по-любому придется обновлять гардероб. Ха-ха-ха, гар-де-роб! Красиво, солидно звучит, а на деле вещей было не как сейчас, когда и не помнишь всего, что имеешь, а раз, два и обчелся. Наряд завершал, невесть какими судьбами ко мне попавший, иностранный пиджак, кажется, чешский, экзотического песочного цвета с коричневыми крапинами. Ко всему прочему, голова моя покоилась на стареньком - сейчас бы назвали раритетным, винтажным – сидоре. В 1952 году с этим солдатским рюкзаком демобилизовался мой отец, и каким-то чудом сохранился после его ухода из семьи, когда мне было 4 года.
Никогда прежде не приходилось мне спать на голых досках. Казалось, уснуть на них можно было разве что после разгрузки вагона угля. Я лежал и предавался воспоминаниям. Невероятно, но не прошло и суток, как я добровольно, мало того, после третьего напоминания военкомату о своем существовании, расстался с комфортной жизнью, где был любим и волен делать всё, что желал. Уже год, как я окончил техникум, работал по специальности и зарабатывал достаточно, чтобы не сидеть на шее у мамы, одеваться и развлекаться. Жизнь моя была наполнена чтением книг, любимой работой, походами в театр и на кинопремьеры, вечеринками с друзьями, свиданиями, регулярными тренировками в Лужниках в группе атлетической гимнастики.
(продолжение следует)
5
Сумма баллов: 85 Количество оценок: 17
Оценивать байки могут только зарегистрированные пользователи