В то памятное утро 10 мая 1974 года было по-весеннему тепло и солнечно. Это был день моего призыва в СА. Я еще не знал, в каком месте СССР, и в каких частях буду служить. И даже когда нас, почти 200 человек, обезличенных стрижкой под ноль, с 3-х дневным запасом еды, - у кого в чемодане, у кого в рюкзаке, а у кого-то в хозяйственных сумках, - привезли на грузовых машинах из призывного пункта Мытищ в аэропорт «Домодедово», и усадили в самолет, даже тогда я ничего не знал. И лишь, когда по рядам пролетел слушок: «Ура, летим на юг, к морю! », и все оживились и заулыбались, - ни у кого почему-то не возникло никаких сомнений, что летим именно к Черному морю, в теплый Крым, - я обрел какую-то определенность. У всех парней на лице читалось «Повезло, море и тепло, - кайф обеспечен! »

Часа через четыре, когда по всем расчетам должны были видеть крымский пейзаж, одуревшие от духоты и гула четырех моторов, мы начали недоумевать и хмуро допытываться у сопровождающего офицера, - судя по красной эмблеме пехотинца, - о месте приземления. Бесполезный номер. Он загадочно улыбался, с хитрецой поглядывал на нас, и повторял: « Будет, будет вам крымское тепло и море». Через 9 часов тесноты, духоты и шума четырехмоторного «ИЛ-114», мы приземлились в. . . Хабаровске. Вот тебе бабушка и Юрьев День! Где море, Зин?

Но не скоро сказка сказывается. Через полчаса снова летели, но на юг или на север, то нам было неведомо и от того тревожно. Терзаемые неизвестностью, с грустью строили догадки: ё-маё, не уж то на север, на Колыму, а если - не дай Бог! - на какую-нибудь Землю Франца-Иосифа? А Земля эта мне вспомнилась из-за рассказов одного дембеля 8), которые их травил на проводах друга. О, условия там были столь суровые, что солдаты, чтобы как-то забалдеть, якобы жрали гуталин с хлебом; сказки, наверное, но иди, проверь.

Примерно через два часа в иллюминаторах заблестело море, а на скучных лицах призывников глаза. Приземлились. . . во Владивостоке. От сердца отлегло. Тихий океан! – это звучит величественно и успокаивающе. Я почему-то вспомнил дядю Лёню, маминого брата. По её рассказам служил он на ТХФ в конце 50-х. Отслужив, появился в деревне статным моряком-красавцем с лихо закрученными усами. На такого жениха приходили смотреть девки из соседних и дальних деревень. Но не долго моряк щеголял усами. Они почему-то очень не нравились его младшему брату, Тольке, которого дед, ехидно передразнивая бабку, за её чрезмерно выражаемую любовь к последнему в многодетной семье ребенку, называл, а за ним и вся родня, не по имени, а «милый мальчик». И он в одну из праздничных ночей, пока брат Лёня крепко спал после литра деревенского самогона, подкрался - и срезал всю красу моряка! Деревня много лет потом не могла забыть эту историю, потому что дядя Леня, как только выпивал лишку, непременно вспоминал обиду, хватал кол и бегал по деревне за «милым мальчиком» до тех пор, пока не выдыхался и не засыпал где-нибудь на сене, заботливо подстеленной женой-дюймовочкой, поскольку перенести его в дом, сил у нее, достававшей ему лишь до пупка, не хватало. Странно, но воспоминания о родственнике, который когда-то служил в этом краю, меня согрели и взбодрили. Настроение снова поднялось, как говорится надежда умирает последней.